Книжная лавка писателей - Страница 3

Плотник сбил, по нашим чертежам, полки, доски для которых выпросили мы у кооператива. На полках поместились книги, притащенные нами на собственных спинах, частью от существовавших еще издательств, частью из дому — из своих запасов, с которыми приходилось по нужде расстаться, частью от знакомых. Вместо кассы — картонная коробочка, вместо витрины — наклонная доска в окне, которое замерзало к ночи и кое-как оттепливалось днем. К счастью, прилавок был, оставшийся в помещении библиотеки, и был большой хороший стол посередине лавочки. Отопления не было, и зимой мы работали в шубах и валенках, постоянно промокавших, Случалось — лопались трубы водопровода в верхнем этаже, и книги наши затапливало водой. С громадным трудом разыскали замок, даже веревки для перевязки книг приходилось подолгу разыскивать на тайном рынке, и только случай помог нам обзавестись кассовой и другими бухгалтерскими, конечно, примитивными книгами. Штемпель сделал знакомый резчик, иначе нужно было бы стоять в очереди за специальным разрешением совдепа! Кое-что мы успели, правда, сделать раньше, чем драконовскими декретами о муниципализации и национализации совершенно была уничтожена частная торговля. А собравшись с силами и средствами, могли установить и экономическую печурочку, для которой всякими легальными и нелегальными способами добывали дрова, чтобы совсем не замерзнуть в Лавке, где проводили мы по пять-по шесть часов в сутки каждый.

А главное — нужно было учиться торговать, да еще при условии катастрофического падения рубля. Лавка наша успела открыться явочным порядком, муниципализация — по простой недоглядке — ее не постигла, и никаких "твердых цен" мы не знали, как не признавали и никаких "мандатов" на приобретение книг. При таких условиях мы быстро остались единственным в Москве и в России книжным магазином, где каждый человек, пришедший с улицы, мог купить книгу "без разрешения". И забавно было смотреть, как робко приотворялась дверь, и покупатель пугливо спрашивал:

— Можно посмотреть книги?

— Пожалуйста.

— А нужно разрешение на покупку?

И мы гордо отвечали:

— Никаких мандатов и паспортов не требуется!

Почему нас терпели? Кажется, потому, что сначала не заметили, потом не разобрали, что мы за учреждение, а может быть — считали как-то неудобным трогать писателей, работавших на артельных началах, без наемного труда. А когда Лавка приобрела популярность, она терпелась уже просто по инерции. К тому же она значилась состоящей при "Профессиональном Союзе Писателей", которому, действительно, отчисляла известный процент дохода, и в котором все мы состояли членами, а позже — ядром правления и президиума. Просуществовав же год, она стала, так сказать, московской необходимостью. Все муниципализированные книжные магазины были закрыты "для разборки книг, скупки и распределения", иначе говоря, обратились в кучу мусора и в склады, в которых никто не мог разобраться; и купить книги было негде — только у нас. А как раз пооткрывалось множество рабочих клубов и библиотек, основано было много новых провинциальных университетов и публичных библиотек (скоро погибших), в Москву хлынула толпа закупщиков для провинции, вооруженных мандатами и кредитами и нашедших лишь полную неразбериху в бывших частных магазинах, ставших советскими. Одновременно как нужда, так и боязнь принудительного отобрания библиотек, заставили многих книголюбов расстаться со своими книжными сокровищами и ликвидировать их прежде, чем их отберут "на государственные потребности". И поневоле все, и продавцы и покупатели, шли к нам, свободно торговавшим и старой и новой книгой без всяких ограничений и мандатов.

Было и еще одно: мы знали книгу, новые же советские деятели не имели о ней никакого представления; да и вообще, по тому времени, советские служащие свежего набора были "саботажниками", т. е. замерзшими и изголодавшимися людьми, неспособными работать и думавшими только о пайках и выдачах. Не в их силах было организовать книжную торговлю, к тому же никто из продававших не обращался в советский магазин, не доверяя расценкам и боясь просто конфискации. Новым закупщикам, представителям клубов, библиотек, университетов, нужен был совет, так как в большинстве это была неопытная молодежь. Мы же не только давали советы и указания, но подбирали из своих запасов библиотечки для клубов, для школ, систематические библиотеки для специальных (юридических, военных, технических) учреждений, и даже небольшие, но нередко очень ценные фундаментальные библиотеки для новых, открывавшихся в провинции университетов.

Был период времени, когда магазин наш ежедневно опустошался закупщиками этого рода, делавшими нам огромные заказы, и часто нам приходилось продавать наш товар, так сказать, "на корню", т. е. только что скупленные библиотеки перепродавать, почти не распечатывая доставленных ящиков. Иногда, наконец, мы выступали только комиссионерами, направляя верных покупателей по адресам, данным нам продавцами, за собой оставляя лишь право оценки.

При таких обширных операциях мы в нормальное время были бы, вероятно, богачами. Но нужно иметь в виду, что книги, выбрасываемые на рынок частными лицами, менявшими их на хлеб насущный, вообще потеряли всякую цену. И любопытно, что ниже всего ценилось то, что в обычное время разыскивалось, как книжная редкость. Французские изящные томики восемнадцатого века, старинные кожаные томы книг старообрядческих, редчайшие собрания гравюр, русские уникумы времен Петра Первого, альдины и эльзевиры, — все это шло по цене нескольких фунтов черного хлеба и покупалось только чудаками. Скупать их мы не могли, не имея запасного капитала, да его и не могло быть при полном крушении финансовой системы. В высокой цене (сравнительно, конечно), были только энциклопедические и всякие другие словари, справочники, полные собрания классиков и книги по искусству. Что такое "высокая цена", будет ясно, если я поясню, что пять томов Грабаря (книга постоянного и высокого спроса) стоили обычно до двух пудов ржаной муки, — меньше трех рублей мирного времени, — а словарь Брокгауза (86 полутомов в переплетах) выше трех-пяти пудов не подымался. Дешевле полукопейки золотом я купил, в нашей же Лавке, одну старинную книжку ("Щеголеватая Аптека"), которой нет ни в одной публичной библиотеке России, за копейку — "Грациана" времени Анны Иоанновны; за два-три рубля предприимчивый человек мог приобрести у нас все семь альбомов гравюр Ровинского. Такие покупатели-"чудаки" все же встречались, и нельзя им не позавидовать. Карандашные наши пометки цены гласили: сто рублей, тысяча рублей, миллион рублей книга, цены росли на 50-100 % в день, — но на проверку это значило: фунт муки, пуд муки, щепотка муки. И часто случалось, что вместо денег за книги мы так и брали мукой, мылом, маслом, сахарным песком.